— Ой, и кто их выиграл? — спросила Джейни.

— Их хотел выиграть Рэндольф, но у него было больное сердце и доктор строго-настрого запретил ему участвовать в скачках. И поскольку старик не верил в успех Уолтера, он сделал предложение всем, кто у него работал, включая старшего рабочего Эйба Стэндиша. Рэндольф обещал, что оставит по завещанию хороший кусок земли тому, кто выиграет для него эти шпоры.

Видели бы вы лицо Эйба. Он давно хотел иметь свой участок, а теперь мог его получить. Он выбрал для себя необъезженного жеребца, такого же сильного и быстрого, как Плутон, там, в корале, и укротил его очень скоро.

— И он выиграл?

— Само собой. Сеньор Руис вручил ему шпоры, а Эйб отдал их Рэндольфу. Старик был так счастлив, что даже пустил слезу прямо на месте. Потом он отписал Эйбу хороший уголок своего ранчо — земли не так много, но зато хорошее пастбище и хорошая вода.

Рэндольф повесил эти шпоры над дверью в гостиной, так что все могли ими любоваться. Старик был счастлив, но он умирал. После одного уж очень сильного приступа он позвал Уолтера и велел принести шпоры и положить возле его кровати. Уолтер спросил зачем, и Рэндольф ответил, что хочет поделить их: одну отдаст Уолту, а другую — Эйбу.

— И отец Рэнди заревновал? — спросила Луиза.

— Ужасно! Он посчитал, что это самое большое оскорбление, которое мог нанести ему отец, поступив так, будто Эйб ему такой же сын, как и сам Уолтер. Он ушел и отнес шпоры в кузницу, а там разбил их вдребезги.

— Ох, нет! — вскрикнула со слезами Джейни.

Клэнси кивнул.

— Когда старик Рэндольф узнал об этом, он пришел в ярость. Послал за нотариусом и переписал завещание. Сказал, что если лишен возможности подарить Эйбу шпору, то отдаст ему половину своего ранчо. Через две недели старик скончался, а Эйб стал ранчером.

— Неудивительно, что они стали врагами, — пробормотала Луиза.

— Дурная кровь дает себя знать, — согласился Клэнси. — Уолтер нанял лучшего адвоката из Сан-Франциско под предлогом, что отец, мол, был не в своем уме, когда менял завещание. Но Эйб выиграл тяжбу, как выиграл перед этим скачки. Для Уолтера это все равно что кость в горле, уж поверьте мне.

— А мистер Стэндиш назвал свое ранчо в честь шпоры, которую должен был получить. Это очень красивая история, мистер Клэнси, — со вздохом произнесла Мэри.

— Мне она тоже всегда нравилась, — откликнулась Тринити.

Джека тоже увлекло повествование, и он с нетерпением ждал повода уйти в кабинет Стэндиша и заняться чтением его дневников с того времени, как умер Рэндольф, и до последней недели жизни самого Эйба; он вполне справедливо полагал, что отыщет на этих страницах сведения не менее важные, чем те, которые только что сообщил Клэнси.

Джек считал, что должен найтись и более ранний дневник. Если Эйб знал, что старик Краун намерен завещать ему землю, он должен был строить планы создания скотоводческой империи.

«Где же он?» — спрашивал Джек себя, добравшись наконец до кабинета и обшаривая полки в поисках самой потрепанной тетради в кожаном переплете. В конце концов здравый смысл подсказал ему, что следует сосредоточиться на источниках, которые уже находятся в его распоряжении. Джек уселся в кожаное кресло Эйба, посмеиваясь над протестами наболевших за день мышц. Как ни приятно побыть денек в качестве букару, следует переключиться на работу умственного порядка, и как бы он ни радовался своим романическим свиданиям с Тринити, их надо избегать и вернуться к «скучным», методичным привычкам, которые принесли ему успех.

Прошло меньше часа, когда он услышал легкий стук в дверь, и состроил недовольную мину при мысли о том, что у хозяйки дома могут быть собственные планы. С твердым намерением спровадить ее Джек прошествовал к двери и распахнул ее, тотчас убедившись, что ошибся в своих предположениях. Перед ним стояла не Тринити, а Мэри и с улыбкой смотрела на него, запрокинув голову.

— Я хотела пожелать тебе спокойной ночи, — сказала она.

— Зайди на минутку. — Джек взял ее за руку, подвел к мягкому кожаному дивану и усадил рядом с собой. — Я так рад видеть тебя счастливой, солнышко.

— Мне здесь нравится, — сказала Мэри и поспешила добавить:

— Бостон я тоже люблю. Я скучаю по моим друзьям, по Маргарет и мистеру О'Ши и по дяде Оуэну, только… — Голубые глаза Мэри ярко заблестели. — Я думала, здесь все будет чужое и страшное, но я сразу почувствовала себя как дома. И здесь можно узнать очень много интересного.

— Согласен с тобой.

— Джейни тоже все нравится. Но Луизе…

Мэри умолкла и закусила губу.

— Она сердится на меня за то, что я прогнал родных Рэнди?

Мэри кивнула.

— Рэнди был очень мил с нами, Джек. Я знаю, что его отец и брат просто ужасные, но он, кажется, не такой.

— Я не осуждаю его, деточка. Будь он кем угодно, хоть принцем, но между этими двумя семьями существует кровная вражда, и, что немаловажно, он рос рядом с грубым хамом, который, впрочем, достаточно разумен, чтобы держать его на расстоянии. Ты не считаешь, что он предан своей семье? А его родные ненавидят Стэндишей. И старший брат оскорбил Тринити.

Мэри вздохнула, и Джек усмехнулся:

— У Рэнди не будет времени для визитов, даже если бы мы его приглашали. Разве ты сегодня не заметила, насколько все ковбои заняты? Это потому, что и «Шпора», и соседние ранчо готовятся к ежегодному перегону скота.

Клэнси говорит, что и семья Краунов, и семья Руисов начинают такую же работу завтра с утра. Полагаю, что все время Рэнди будет отдано именно этому ближайшие несколько недель.

— Луиза очень огорчится. Она надеялась…

— Она надеялась, что ты сможешь переубедить меня? — спросил Джек, заметив кислую гримаску Мэри.

Девочка кивнула.

— Но если Рэнди должен перегонять коров… Если он уедет…

— Трагично, не правда ли? — выразительно протянул Джек. — Не волнуйся, Луиза найдет способ дожить до того времени, когда ковбои вернутся домой. Если, разумеется, мы еще будем здесь.

— Я совсем забыла, что мы можем решить не помогать Тринити.

— Мы ей поможем, — поправил сестру Джек. — Даже если я не предложу свою финансовую помощь, то оставлю Тринити и Клэнси подробные советы. И они могут рассчитывать на мою помощь в будущем в случае необходимости. Мы не собираемся повернуться к ним спиной.

— Хорошо. — Мэри очень серьезно посмотрела на брата. — А если ты решишь остаться, кто будет инвестором?

Дядя Оуэн?

Джек помедлил с ответом, вспомнив, какую нотацию Мэри прочитала ему несколько недель назад, когда они вдвоем ждали возвращения Луизы домой через окно. Пожалуй, пора уяснить себе, что сестренка медленно, но верно расстается с детством. Он откинулся на спинку дивана и спросил:

— Ты интересуешься подробностями моего бизнеса?

Это хорошо, если учесть, что твое финансовое положение связано с моим.

Мэри широко раскрыла глаза:

— У меня есть финансовое положение?

Джек с трудом удержался от улыбки.

— И очень прочное. Когда папа умер, он оставил немалое состояние в наследство своим детям поровну на троих. Поскольку я был уже взрослым, я сразу получил свою долю. Твоя доля и доля Джейни находятся под опекой. Ты понимаешь, что это значит?

Мэри молча покачала головой.

— Это значит, что ею управляет кто-то другой в твоих интересах. Твой опекун. Я и есть это лицо, стало быть, я веду наблюдение за вашими с Джейни фондами и вкладываю деньги для вас.

— Так же, как деньги дяди Оуэна?

— Нет. Оуэн распоряжается своими вложениями при известной доле риска. Я не рискую ни твоими средствами, ни средствами Джейн. Они в безопасности и постоянно растут. В свое время они будут предоставлены в твое распоряжение.

— Когда?

Джек глубоко вздохнул.

— Когда тебе исполнится девятнадцать, если ты к этому времени выйдешь замуж. Или в двадцать два года, независимо от того, замужем ты или нет.

— А если они мне понадобятся раньше?

— Если ты чего-то захочешь, тебе только стоит попросить. Ты это знаешь. К счастью, я вправе снабдить тебя деньгами с моего счета. Вот почему я так бережно обращаюсь со своими средствами, радость моя. Ты ведь слышала, что дядя Оуэн склонял меня сделать несколько рискованные инвестиции. Но я этого делать не стану ни в коем случае.